ИСТОРИЯ ПОЯВЛЕНИЯ СОБАКИ

 

Кто ты, собака?
Я посмотрел на нее, лежащую у моих ног, и, наверное, произнес эти слова вслух. А может быть, только подумал. Но все равно пес что-то услышал или что-то понял. Он встал, поднял уши и посмотрел на меня. Он понимал: в комнате никого больше нет и, значит, слова адресованы ему. А если так, он должен, обязан сделать что-то, что я прошу. Но что — пес понять не мог. И он смотрел на меня, будто просил повторить или разъяснить ему мои слова…
Я погладил собаку по голове. Она на мгновение прикрыла глаза, чуть опустила уши, положила голову мне на колено. Но только на короткое мгновение. И снова посмотрела мне в глаза. Я знаю, что она готова помочь, готова сделать все, что я потребую от нее, даже если ей это и не захочется делать, даже если ей будет очень трудно. Но она сделает все не колеблясь.
И, глядя в глаза собаки, я немного устыдился своего вопроса. Ведь ответ известен давным-давно, и, умей собака говорить, она тут же сказала бы мне, кто она. Но и без ее слов хорошо известно, кто она: преданный друг человека, доказавший это на протяжении многих тысячелетий, доказывающий это ежедневно, ежечасно и сейчас.

Наверное, не так надо было ставить вопрос. Наверное, надо было спросить — откуда ты пришла в мой дом? Или, может быть, так: кто были твои далекие предки и как стала ты тем, что ты есть сейчас?..
Пес продолжал внимательно смотреть на меня. Но я молчал. И в его глазах стало исчезать острое выражение, исчезло напряжение во всем теле, чуть опустились уши. Я еще раз погладил собаку по крутому, умному лбу, и она чуть слышно вздохнула, словно поняла, что я сейчас не нуждаюсь в ее помощи. Она снова легла у моих ног, готовая в любую минуту вскочить и прийти на помощь. Но ответить на вопросы, которые я сейчас задаю самому себе, она, к сожалению, не может. Не может не потому, что ей не дано разговаривать и, как остроумно заметил известный английский ученый Бертран Рассел, она не способна рассказать свою биографию, как бы красноречиво ни лаяла, не в состоянии сообщить нам, что ее родители были хотя и бедными, но честными собаками. И не потому, что она не способна мыслить, как мыслят люди. А потому, что на многие вопросы вообще еще нет ответа. И будут ли — неизвестно.
Это может показаться странным. Собаки — самые близкие соседи человека по планете. Человек издавна уделяет им огромное внимание, существует колоссальное количество книг, мало того, есть целая наука о собаках — кинология (от греческих слов «кинос» — «собака» и «логос» — «наука») — одна из древнейших отраслей зоотехники. Собаки, как мы увидим дальше, сыграли в жизни людей огромную роль, возможно, даже одну из решающих ролей. И тем не менее многие вопросы, связанные с собаками, еще не решены или решены совсем недавно, да и то лишь частично.
Один из таких вопросов — происхождение собаки, то есть кто был ее дикий предок (или предки).
Нельзя сказать, что людей это не интересовало. Еще великий греческий ученый Аристотель, живший почти две с половиной тысячи лет назад, описывая собак Древней Греции, уделил внимание вопросу их происхождения. По Аристотелю выходило, что среди предков собак были даже тигры. Потом тигров из предков собак исключили. Но гиены, лисы, койоты, волки и шакалы остались. Постепенно из предполагаемых предков собак исключили и всех прочих зверей, кроме волков и шакалов. Зато мнение, что собаки произошли от волков и шакалов, держалось очень долго. И не удивительно: огромное разнообразие пород собак — величина и внешность, нрав и характер — все говорит о том, что у этих животных должно быть несколько предков. Столь разнообразные породы не могли произойти лишь от волков — волки во всем мире слишком похожи друг на друга, и, имея столь однородный «исходный материал», как говорят ученые, невозможно создать такое многообразие пород. Поэтому считали, что среди предков собак были и шакалы, которые, если и не отличаются разнообразием, все-таки не такие уж однотипные, как волки.
Действительно, сейчас известно около 400 пород собак. На Земле не много найдется животных, принадлежащих к одному виду, но в то же время таких разнообразных, так непохожих друг на друга. Трудно поверить, что маленькая, длиною в 8 сантиметров, мексиканская чихуахуа и огромная, чуть ли не полутораметровой длины, борзая (одна длиннее другой почти в 20 раз!), крошечная, весящая полкило, собачка — тойтерьер и восьмидесятикилограммовый сенбернар (один тяжелее другого в 1 60 раз!) — близкие родственники. А сложение? Массивный боксер и тоненькая левретка, коротконогие таксы и великаны доги — что между ними общего? Короче говоря, собаки настолько разнообразны, что ученые не могли допустить мысли о происхождении их от одного предка. Разнообразие пород ввело в заблуждение даже великого натуралиста Чарлза Дарвина. Этой точки зрения ученые придерживались и до наших дней. До сих пор во многих печатных работах — будь то ученые труды или научно-популярные книги — еще говорится о собаках двух типов: «волчьих» и «шакальих».
А ведь помимо чисто внешних признаков имеются и другие. Например, кости собак, которые находили при раскопках в Европе, больше похожи на кости шакалов, нежели на кости волков.
Но вот сравнительно недавно ученые пришли к выводу, что ни одно домашнее животное, в том числе и собака, не может произойти от двух, а тем более от нескольких предков. И «сегодня можно считать общепризнанным, что домашняя собака происходит от волка; и притом только от него, то есть совершенно исключается ее происхождение от двух предков», — пишет советский ученый К. Фабри.
Но почему же все-таки волк, а не шакал?
«Будучи видом высокоорганизованным, волки так или иначе должны были стать объектом селекции, способствующей дальнейшему развитию многообразия их черт, столь необходимых и полезных в деле, где требуется сотрудничество. Ведь высокая степень многообразия допускает столь же высокую степень разделения обязанностей. Например, волчья стая получает одинаковую пользу от присутствия в ней как чрезмерно робких индивидуумов, которые мгновенно и безошибочно чувствуют приближение опасности, так и более решительных, которые не бегут прочь при первой же тревоге, а стараются понять причину, напугавшую некоторых из собратьев, дабы определить, насколько она действительно представляет опасность для всей стаи», — пишет известный американский ученый, один из крупнейших в мире специалистов по псовым Джон Пол Скотт. Он же провел исследование, благодаря которому установил, что из 90 основных черт поведения собак, более 70 имеются и у волков. У шакалов же общих с собаками черт гораздо меньше. В частности, вой и лай собак и волков очень схожи (то, что собаки лают чаще — свойство не природное, а приобретенное с помощью людей), а вой и лай собак и шакалов сильно различаются.
Именно этот факт и заставил крупнейшего современного этолога Конрада Лоренца отказаться от теории смешанного происхождения собак («волк — шакал»), которой он придерживался многие годы.
Однако 70 общих признаков у волков и собак — это, видимо, не все общие признаки. Дж. П. Скотт считает, что их, возможно, больше, но некоторые пока просто не обнаружены. (В силу определенных условий жизни у собак они стали малозаметными, у волков же видны хорошо.) Но все главные признаки поведения у волков и собак — общие.
Что же касается разнообразия пород — то это дело рук человеческих. Выведение пород происходило на протяжении многих и многих веков. А за такое время можно сделать буквально чудеса. Собственно, мы и сейчас являемся свидетелями этого.
Кто не знает эрдельтерьеров или доберманов-пинчеров? А ведь сто-стопятьдесят лет назад таких собак не было. Эрделей вывели полтораста лет назад англичане, и сейчас эта удивительная собака «покорила мир». То же самое можно сказать и о добермане-пинчере, «возраст» которого еще меньше.
Трудно сказать, мечтал ли немецкий колбасник Людвиг Доберман о собственной славе или о славе выведенной им породы. Но он добился и того и другого — выведенная им порода собак увековечила его имя. Это одна из самых красивых, смышленых собак, она обладает многими качествами, делающими ее отличной служебной и отличной сторожевой собакой. А ведь порода создана искусственно (собственно, как и все остальные), и представители ее не похожи ни на кого!
А разве не создаются новые, совершенно не похожие на другие, породы собак в наше время? Мы в дальнейшем познакомимся с ними, а сейчас скажем лишь о черном терьере, как об одном из самых «свежих» примеров. Собаки этой породы — сильные, отважные, выносливые, пригодные ко всем видам сторожевой службы — выведены совсем недавно советскими собаководами.
Конечно, можно возразить: и у тех, кто выводил полтораста лет назад эрдельтерьеров, и у того, кто несколько десятилетий назад вывел добермана-пинчера, и у тех, кто в наши дни вывел черного терьера, имелся уже достаточно разнообразный «исходный материал». Так, например, черный терьер был получен на основании трех пород: ризеншнауцера, ротвейлера и эрдельтерьера. И от каждой породы он взял какие-то черты, какие-то качества. Так же, как, например, выведенный совсем недавно в нашей стране московский водолаз, полученный от ньюфаундленда, восточноевропейской и кавказской овчарок, как московская сторожевая — «потомок» сенбернара и кавказской овчарки. Да, конечно, у современных селекционеров гораздо больше возможностей, нежели было у собаководов прошлого. Но ведь и пород в прошлом было меньше.
Породы собак появлялись постепенно. И предком их был волк. Может быть, не все ученые еще убеждены в этом, но большинство сейчас считают, что это именно так.
Однако если с происхождением собак вопрос как будто бы уже прояснен, то многие другие вопросы остаются спорными или вообще неразрешенными. В частности: когда человек приручил собаку, где это произошло и как это было?
Московская сторожевая похожа на своих предков — сенбернара и кавказскую овчарку.

Когда и где!

Две истины несомненны: собака была первым животным, прирученным человеком, и произошло это очень и очень давно. Но вот когда именно? На этот вопрос вряд ли можно дать однозначный ответ. И вряд ли нужно пытаться это сделать. Тем не менее заглянуть в далекое прошлое нашего самого близкого и верного соседа по планете стоит.
Любопытное доказательство того, что собаки очень давно одомашнены, приводит советский ученый-языковед академик Н. Я. Марр. Само слово «собака», говорит Марр, во многих языках гораздо старше, чем слова, обозначающие диких родственников собаки. Древний человек нашел имя сначала своему четвероногому другу. А диких хищников он называл «большими собаками» (львов, волков) и «малыми собаками» (лисиц).
Лишь много позже эти хищники получили свои собственные имена.
Но конечно, не одна лингвистика помогает выяснить историю собаки.
Известно, что огромный материал для изучения далекого прошлого дают раскопки. Археологи находят предметы быта (или части этих предметов), оружие и орудия труда, раскапывают целые города и воссоздают быт людей, некогда живших на Земле.
Антропологи изучают кости и скелеты людей очень далекого прошлого, изучают их близких и отдаленных родственников — ископаемых и современных обезьян, — чтоб восстановить путь, который прошел человек в своем развитии.
Палеонтологи изучают животных и растения, существовавшие тысячи и миллионы лет назад, выясняют, какие животные и растения обитали в тех или иных местах, сколько их было и как они выглядели, как изменялись на протяжении тысячелетий. И не только это: скелеты и отдельные кости древних животных помогают современным ученым узнать и понять, что происходило в те далекие времена на нашей планете, как менялся климат, растительность, как относились животные друг к другу. И наконец, раскопки помогают, в частности, узнать и понять отношения людей и животных в определенные периоды, помогают узнать, как эти отношения складывались и как развивались.
Особенно богатый и ценный материал ученым дают раскопки на местах стоянок наших дальних предков. А о взаимоотношении людей и животных рассказывают большие, иногда даже очень большие, холмы. Ученые называют их «кухонными кучами», потому что это действительно свалки в основном остатков еды древних людей. А так как питался первобытный человек главным образом животной пищей, то для палеонтологов, точнее, для палеозоологов и просто зоологов такие раскопки — настоящий клад: огромное количество костей рассказывает ученым, какие животные служили пищей человеку в тех местах, какие животные жили там, каких было больше, каких меньше.
Среди костей в «кухонных кучах» немало и собачьих. Кажется, чего проще: определить возраст собачьих костей (современная наука делает это очень точно), и станет ясно — столько-то тысяч лет назад собака уже жила рядом с человеком.
Однако где гарантия, что найденные кости — это кости именно прирученной собаки, а не убитого и съеденного волка или шакала? Ведь древний человек не брезговал и этими животными, когда других не удавалось добыть. Но вот ученые стали обращать внимание, что до какого-то времени все кости крупных животных, в том числе и кости собак, были раздроблены или расщеплены: первобытный человек поедал не только мясо убитых животных, но и их костный мозг. Однако в других мусорных кучах, образовавшихся позднее (или в старых, но в слоях, относящихся к более позднему периоду), среди раздробленных костей стали находить и целые. Быстро определили, что это кости собак. Значит, можно предположить, что в какой-то период собак перестали убивать ради мяса. Предположение подтвердилось и таким открытием: на костях некоторых животных можно было увидеть следы зубов и человека, и собаки. Видимо, человек уже начал подкармливать собаку, делиться с ней своей едой или отдавать ей остатки еды.
Находки, проливающие свет на происхождение собак, имеют возраст 8-10 тысяч лет. Отсюда, естественно, напрашивается вывод: именно тогда и была приручена собака. В пользу такого вывода высказывается ряд ученых, подчеркивая, что именно в этот период произошло великое событие в истории человечества — были изобретены лук и стрела.
Теперь человек начал чувствовать себя совсем иначе: ему уже не надо было осторожно подкрадываться к чуткому зверю, чтобы оглушить его дубинкой, не надо было ждать часами, чтобы подкараулить и схватить птицу, не надо было зависеть от случайностей, уповать на то, чтобы зверь попал в ловчую яму. Теперь люди могли бить зверя на расстоянии, им легче стало обеспечивать племя едой.
Но возникли другие трудности. Например, стало труднее находить зверей: охота активизировалась, стала добычливей, а значит, и зверей стало меньше. Или другое: раненное с большого расстояния животное могло скрыться в лесу, спрятаться в кустах или пещере, и человек терял его след. Вот тогда незаменимым помощником оказывалась собака — она помогала отыскивать зверей.
Очень логично и вполне убедительно: человек приручил собаку для того, чтобы она помогала ему в охоте. Однако у этой логичной и, казалось бы, вполне убедительной версии имеется одно слабое место: кости, которые находили и находят вблизи стоянок первобытных людей в разных местах, сильно отличаются по величине, массивности и так далее. То есть явно принадлежат разным собакам.
До того времени, пока ученые считали, что собаки произошли от разных предков, это объяснялось так: в одних кучах кости волкообразных собак (то есть происшедших от волка), в других — происшедших от шакала. Шакалы могут отличаться друг от друга, к тому же собаки, даже прирученные, продолжали скрещиваться с волками и шакалами. Поэтому нет ничего удивительного, что у племен, живших в разных местах, и собаки были разные. Это убедительное объяснение, казалось бы, никак не противоречит тому, что собаки появились у человека 10-8 тысяч лет назад. Но, приняв это, мы тут же сталкиваемся с новым вопросом. Например, с таким: как люди, жившие, допустим, на берегах моря, которое мы сейчас называем Балтийским, могли приручить и одомашнить шакала (считалось, что собаки, кости которых найдены в этих местах, происходят от шакалов), если шакалы 10-8 тысяч лет назад здесь уже не водились? А череп небольшой и, по мнению специалистов, уже одомашненной собаки, найденной при раскопках одной из стоянок древнего человека на Балтийском побережье, ученые относят примерно к 20 тысячелетию до нашей эры.
Значит, собака пришла сюда вместе с человеком? Да, видимо, так. Но ведь прийти она могла только одомашненной: дикий зверь вряд ли пойдет за человеком на многие сотни километров. Ну, допустим, пошла собака за человеком, будучи полуодомашненной, то есть привыкшей уже жить вблизи человека, рядом с ним, но еще не в тесном контакте и общении.
Можно было бы допустить такое, если бы не одна подробность: в этих местах люди строили свои жилища на сваях в воде. И добирались на сушу в лодках. В таком случае вряд ли полуприрученные собаки оставались бы вблизи человека — их интересовала непосредственная близость человека и те небольшие выгоды, которые эта близость им давала. А находиться на берегу в то время, как человек жил в хижинах посреди воды, собаки не стали бы. Значит, и они жили в хижинах. Значит, уже были не наполовину, а целиком одомашнены. Настолько, что садились в лодку. А для этого собака уже должна очень доверять человеку.
Разнообразие же собак в этот период (судя по найденным костям) объясняется теперь не смешанным происхождением этих животных (волк и шакал). Оно свидетельствует об уже имевшейся тогда некоторой направленности в выведении собак, о каком-то зачаточном искусственном отборе, который, по определению известного немецкого ученого прошлого века К. Келлера, «дал породы».
Иными словами, собаки, жившие в стойбищах человека 10-8 тысяч лет назад и кости которых находят в «кухонных кучах», были приручены гораздо раньше. Но вот когда?
На этот вопрос определенного ответа не было до тех пор, пока однажды, примерно лет восемьдесят назад, учитель Савенков, прогуливаясь по берегу Енисея неподалеку от Красноярска, не забрел на небольшое возвышение, называвшееся местными жителями Афонтовой горой. Внимание Савенкова привлекла пещера. Разобрав заваленный вход, он обнаружил множество предметов, говоривших о том, что тут находилась стоянка древнего человека. Немало было там и костей животных. Одна из них показалась учителю очень похожей на собачью. Но сам он определить точно не мог: собачья это кость или волчья.
Савенков сообщил о своей находке ученым. Костью заинтересовались, тщательно исследовали ее и установили: найденная кость — собачья.
Находка Савенкова произвела сенсацию. Дело в том, что возраст стоянки человека в пещере Афонтовой горы определен в 16 тысяч лет. Значит, 16 тысяч лет назад собака уже жила рядом с человеком. Значит, можно предположить, что процесс одомашнивания начался гораздо раньше. А когда вслед за сибирским открытием подобные же были сделаны в Крыму и на Кавказе, в Дании и во Франции, где в стоянках, имевших примерно такой же возраст, как и стоянка на Афонтовой горе, тоже были найдены кости собак, уже никто не сомневался, что собака служит человеку не десять, а минимум пятнадцать тысяч лет. Да, это — минимум. Конрад Лоренц высказал мысль, что человек поселил в своем доме собаку по крайней мере за 20 тысяч лет до нашей эры, а начал приручать, подкармливать предков нашей домашней собаки за 50 тысяч лет до нашей эры.
К. Лоренц не одинок: некоторые ученые предполагают, что первые шаги к сближению с четвероногим другом человек сделал даже не 50, а 60 тысячелетий назад! А это значит, что первые шаги мог сделать не наш непосредственный предок — кроманьонец, а даже его предшественник — неандерталец.
Но это пока лишь предположения, фактов, которые убедительно подтвердили бы их, пока нет. Впрочем, пока нет и фактов, способных опровергнуть эти предположения.
Но если не 50 тысяч лет служит собака человеку, то сколько — 10, 16, 18, 20 тысяч лет?
Очень возможно, что ответ: и 10, и 16, и 18, и 20 тысячелетий — будет правильным. Правильным, потому что приручение происходило не в одном, а в разных местах земного шара и в разное время — где-то раньше, где-то немного или много позже.
Сейчас лучше других изучены стоянки древнего человека в Европе и частично в Азии. И основными сведениями о времени приручения собак мы располагаем благодаря этим раскопкам.
А ведь считается, что древнейшие центры приручения и одомашнивания животных — Северная Африка и Юго-Западная Азия. И может быть, какие-то находки, которые будут сделаны в тех местах, подтвердят, что К. Лоренц и те, кто разделяет его точку зрения, правы?

Как это могло случиться!

(лирическое отступление)
Пес спит у моих ног. Спит? Не знаю. Глаза закрыты, дыхание ровное, лобастая голова спокойно лежит на сильных лапах. Похоже — спит. Но стоит мне шевельнуться, скрипнуть стулом — уши немедленно поднимаются, открываются глаза. В них — ни малейшего признака сна. Я не знаю, спят ли вообще собаки. То есть спят ли в нашем понимании, когда заторможено сознание, в значительной степени отключены органы чувств, когда организм отдыхает. Некоторые специалисты говорят, что собака спит вполглаза — вроде бы спит, даже, возможно, видит сны (вздрагивает во сне, иногда скулит или даже легонько тявкает) и в то же время слышит все, что делается вокруг; другие специалисты считают, что сон собаки — непрерывное чередование коротких отключений и быстрых включений. Есть и иные мнения по этому поводу. Но безусловно одно — спит собака очень чутко. И может быть, именно это качество будущей собаки послужило тем толчком, тем отправным моментом, который приблизил волка к человеку?
Мы уже имеем данные, подтверждающие «срок службы» собак у человека. Возможно, появятся новые, уточняющие эти даты.
Мы уже знаем, где раньше всего начали приручать предков наших собак. Возможно, появятся новые данные, уточняющие географию приручения или расширяющие ее.
Но мы не знаем, как это произошло. И вряд ли когда-нибудь у нас будут достоверные данные, появятся какие-то убедительные факты. Мы можем фантазировать. И фантазии наши будут в той или иной степени реальны. Мы можем предполагать. И предположения эти будут в той или иной степени достоверны. Но ни подтвердить, ни опровергнуть их нельзя. Во всяком случае — пока.
Никто не может поручиться за то, что произойдет в будущем, — может быть, ученые найдут что-то такое, что перевернет все наши прежние представления и о собаках и о животном мире вообще; может быть — а вдруг?! — поступит сообщение от инопланетян, которые побывали на нашей планете много тысяч лет назад и знают о ней больше, чем мы; да мало ли что может быть! (Кстати, это тоже из области предположений и фантазий.)
А пока почему бы нам не предположить, что первый шаг на пути к человеку собака сделала благодаря своей чуткости? Может быть, даже правильнее сказать не первый шаг к человеку, а первые шаги навстречу друг другу сделали человек и собака. Ведь мы не знаем и этого: собака ли пошла к человеку сама, человек ли позвал собаку, или они пошли навстречу друг другу.
Можно поразмышлять и пофантазировать. Но прежде — оттолкнемся от известного нам.
Человек далекого прошлого (живший, скажем, сто тысяч лет назад) не был ни богатырем, ни великаном, как его иногда представляют себе. Жизнь не баловала нашего далекого предка — он страдал от голода и холода, его мучили различные кровососы и болезни. Неандертальцы — люди, жившие 200-35 тысяч лет назад, редко доживали до 40-летнего возраста. И хоть владели топорами и дубинами, давно уже знали огонь — не чувствовали себя достаточно уверенно на Земле. Да, человек уже успешно охотился на мамонтов и на шерстистых носорогов, но могучие львы, пещерные медведи и саблезубые тигры были явно сильнее его. То же самое можно сказать и о кроманьонцах — людях, живших на нашей планете 40–10 тысяч лет назад. Они, конечно, были уже гораздо выше неандертальцев во многих отношениях, у них были и более совершенные топоры, и дротики, и палицы, затем у них появилось мощное оружие — лук. Тем не менее жизнь этих людей тоже была очень и очень нелегкой.
Однако человек боялся не только хищников — он боялся многого. Мы не знаем, какие мысли роились в голове древнего человека, какие образы возникали, но знаем, что очень часто им владел страх. Особенно по ночам. Первобытный человек боялся темноты. Не потому, что воображение рисовало ему каких-то злых духов, не потому, что он думал о злых силах, прячущихся во мраке. Тогда он, видимо, не имел представления ни о том, ни о другом. Просто исчезало привычное очертание окружающего мира и становилось страшно. Страх был очень силен. Настолько силен, что навсегда запечатлелся в мозгу человека и сохранился до сегодняшних дней. (Не случайно маленькие дети очень часто безотчетно боятся темноты. А ведь он, этот страх, пришел из очень далекого прошлого!)
Может быть, этого волка, изображенного на стене пещеры Фон-де-Гом во Франции, первобытный художник нарисовал с натуры?
Но был у первобытного человека и вполне реальный страх: он боялся темноты еще и потому, что именно ночью выходили на охоту его враги — могучие хищники и как раз ночью человек оказывался особенно беспомощен перед ними. С ужасом вглядывался он в темноту, с трепетом прислушивался к ночным звукам. Но хищник мог подкрасться и бесшумно — его часто не пугали костры, не останавливало и то, что люди укрывались в пещерах. Правда, кое-какое сопротивление — нередко даже удачное — человек оказывал хищникам. Но лишь тогда, когда успевал подготовиться. А ведь часто хищник нападал неожиданно. И наверное, бессонными ночами прислушивались первобытные охотники к доносившимся из темноты звукам. Возможно, они умели расшифровывать эти звуки, определять по ним, что происходит вокруг. Возможно, слышали грозный рев, рычание и дрожали от страха. Но, несомненно, слышали они голоса и других хищников. В частности, волков.
Люди не очень опасались волков, волки же не очень боялись людей и нередко подходили к стоянкам первобытного человека достаточно близко. Нельзя сказать, чтобы эти звери и люди испытывали друг к другу полное доверие, но и большого страха друг перед другом у них не было. Волки не нападали на людей, потому что вокруг было еще достаточно зверей и птиц, по этой же причине люди не охотились и на волков — разве что в крайнем случае, когда охота оказывалась особенно неудачной.
У волков, конечно, тоже были неудачные дни. И возможно, с отчаяния, мучимые голодом, они и нападали на одинокого охотника или отошедшую слишком далеко от стойбища женщину. Но видимо, нередко можно было и иначе утолить голод: ведь вокруг стоянок часто валялось немало костей, кусков шкур и внутренностей животных — все, что после удачной охоты люди не съедали и выбрасывали.
Постепенно волки привыкли к такой «подкормке» и все чаще стали располагаться вокруг стоянки в надежде на легкую добычу. Может быть, поначалу люди и не радовались такому соседству. Но вот стали замечать: в какой-то момент волки проявляли беспокойство и вслед за этим всегда появлялся опасный хищник. Безусловно, первобытный человек был наблюдательным и уже достаточно логически мыслящим существом. Через какое-то время он увязал в своем сознании, что рычание или лай волков совпадали с появлением пещерного медведя или саблезубого тигра. Получив такое «предупреждение» от волков, человек успевал подготовиться к встрече с врагом или скрыться в надежном месте.
Случалось, по какой-то причине волки уходили от людей. И тогда хищники появлялись неожиданно и застигали людей врасплох. Видимо, немало жертв было принесено хищникам, прежде чем до людей дошла мысль: нужны сторожа.
Сколько сотен или тысяч лет прошло с того времени, когда человек сообразил, что волки его «сторожат», до того момента, когда он решил оставить «при себе» этих сторожей, мы, конечно, не знаем. Даже если бы вдруг появились данные, они все равно были бы неточными: где-то это могло быть раньше, где-то позже — об этом уже говорилось. Но несомненно одно: тот человек, который догадался положить кусок мяса неподалеку от стоянки, чтоб волки не ушли в эту ночь, сделал величайшее для всего человечества дело.
Видимо, много, очень много лет жили люди и волки на расстоянии, очень медленно сближались и очень трудно понимали выгодность сближения. Но тем не менее оно происходило. И вот наступило время, когда волкам уже не надо было бродить вокруг стоянок людей, а людям украдкой разбрасывать мясо, — волк вошел в пещеру и растянулся у костра.
Так вполне могло быть. И одна из существующих сейчас гипотез относительно приручения собак именно такова: сначала шло взаимное ознакомление, возникало доверие, отдельные животные приручались, а затем и одомашнивались. Однако как все-таки было окончательно преодолено недоверие между людьми и волками — гипотеза эта объяснить не может. И еще одно: не все ученые убеждены в том, что волку было выгоднее получать еду от человека, чем добывать ее самостоятельно, а человек тогда не мог еще догадаться, какие выгоды ему несет превращение дикого животного в домашнее.
Тем не менее Конрад Лоренц — не только знаменитый ученый, но и прекрасный писатель — пошел еще дальше в своем воображении. Он представил себе, что племя, согнанное с привычного места другим, более сильным племенем, уходило в неведомые края. Люди теряли голову от страха и почти обезумели от голода. И все-таки, найдя полуразложившуюся тушу какого-то животного, вождь племени оставил кусок мяса для шакалов, голоса которых слышались в отдалении. (Когда Лоренц писал об этом, он считал, что собаки происходят не только от волков, но и от шакалов.) Вождь повторял это неоднократно. И голоса зверей стали слышаться все ближе и ближе. Страх, который охватывал людей с наступлением темноты, постепенно проходил: они слышали голоса своих «хранителей»-сторожей и знали — теперь будут предупреждены об опасности. Мало того — на родине человек и зверь были еще на расстоянии, на новых землях они стали гораздо ближе: люди позвали зверей и звери пошли за ними.
Тут, пожалуй, стоило бы сказать еще следующее. Среди ученых нет единого мнения, ради чего, в конце концов, была приручена собака: одни считают, что ради охоты — только с появлением лука и стрел собака по-настоящему стала необходима человеку. Другие считают, что первоначальным толчком к приручению была необходимость сторожевой службы, охраны. Потом уж собак стали использовать на охоте, а затем началась более узкая специализация: у одних собак люди усовершенствовали их охотничьи качества, у других еще больше развили качества сторожевые.
Наши предположения, о которых мы говорили выше, основываются на версии, что первоначально собака появилась у людей в качестве сторожа. И в поддержку этой версии я позволю себе привести забавную легенду, которая издавна существует у живущего на Филиппинах племени куми.
Когда бог задумал создать первых людей (все остальное, в том числе и животные, уже было создано), он вылепил из глины две человеческие фигурки и, утомившись, заснул. Воспользовавшись этим, приползла огромная змея и съела человеческие фигурки.
Бог вынужден был лепить новые. Но и их постигла та же участь. Так повторялось много раз. Однако бог — на то он и бог! — все-таки нашел выход. В очередной раз, занявшись лепкой, он начал не с людей, а вылепил собаку. И поставил ее ночью рядом с человеческими фигурками. Когда приползла змея, собака набросилась на нее и прогнала.
С тех пор собака стала надежным сторожем у человека.
Итак, первоначально — собака-сторож. И ради этого приблизил ее к себе человек (или сам приблизился к ней).
Но могло быть и иначе.
…Маленький пушистый щенок уже почти потерял голос: голодный, замерзший, он несколько часов выл, скулил, пищал. И никак не мог понять, почему не идет мать. Раньше она так надолго не оставляла его. Но, даже оставляя ненадолго, возвращалась немедленно, едва волчонок подавал голос. А сегодня… Откуда волчонку было знать, что мать уже никогда не вернется, чтобы согреть и накормить детеныша, что она еще ночью погибла в неравной борьбе с саблезубым тигром. Волчонок продолжал жалобно скулить, может быть все еще надеясь на возвращение матери. А может быть, он уже ни на что не надеялся — просто ему было очень плохо. Ему было так плохо, что он даже не заметил, как рядом оказались странные двуногие существа и одно из них наклонилось над волчонком.
Возможно, дети отправились в этот день собирать хворост, может быть, у них были какие-то другие дела, заставившие их покинуть стойбище, но, наверное, ни хвороста они в этот день не принесли, ни других дел не сделали. Они вернулись с маленьким пушистым комочком.
Что заставило их взять волчонка, мы никогда не узнаем, как никогда не узнаем, действительно ли все было так на самом деле. Но если допустить, что так могло быть, то можно допустить и другое: детей тронула доверчивость волчонка, его беспомощный вид и жалобный писк, покорило то, что, едва оказавшись на руках, он сразу успокаивался, а опущенный на землю, начинал пищать и скулить еще громче. И скулил до тех пор, пока его снова не брали на руки.
Дети, очевидно, знали, что такое волк. Волчонок же, конечно, не знал, что такое люди, не знал, в чьи руки он попал. И едва эти руки касались его, волчонок переставал скулить, даже, смешно посапывая, дремал на руках у детей.
Потом, через много тысячелетий, ученые поймут и объяснят, почему волчонок перестал скулить на руках у человека, почему, повзрослев, не только не убежал из стойбища, но и стал охранять его, воем, лаем и рычанием предупреждая о приближении врага. Потом, через много тысячелетий, ученые обратят внимание на то, что домашними животными становились лишь те, которые жили стаями или стадами.
Волки жили стаями. Каждый член стаи был ее частью, он «заботился» не только о себе, но и об остальных. И остальные «заботились» о нем. А все вместе они подчинялись вожаку — без него не может существовать стая или стадо.
Осиротевшему волчонку нужна была стая. Но, потеряв мать, он потерял связь со стаей. И вот люди заменили ему волчью семью. Они стали как-то заботиться о волчонке, во всяком случае, кормили его, согревали, разрешая спать около костра или в пещере. И подросший волчонок даже не сомневался, что на заботу «стаи» он должен ответить тоже «заботой». По крайней мере предупреждать об опасности и быть готовым к сражению. (Кстати, это еще одно подтверждение того, что собаки произошли от волков, а не от шакалов: шакалы не живут стаями — обычно парами. Если же и собираются вместе, то все равно это лишь видимость стаи, во всяком случае, с волчьей ничего общего она не имеет. В волчьей стае у каждого своя «роль», все как бы связаны друг с другом и все подчиняются вожаку. У шакалов совсем не так — они большие индивидуалисты.)
Итак, наш домысел о появлении волка среди людей мы можем дополнить научно обоснованным утверждением, почему он там остался, — ему нужна была стая и он обрел ее, стал выполнять свои обязанности по отношению к стае, подчиняться ее законам, стал подчиняться ее вожаку. И иного он уже не представлял себе. Дело в том, что на ранней стадии развития у животных происходит так называемый импринтинг, то есть «запечатление». О сроках запечатления у щенков имеются разные мнения: К. Лоренц считает, что это происходит в пятимесячном возрасте; известный итальянский зоолог и этолог Д. Майнарди считает, что раньше — месяца в два-три. Но так или иначе, в ходе этого запечатления щенки (как, наверное, все животные) приобретают те привычки, от которых они уже никогда не отделаются, и полученный ими в это время опыт во многом, если не во всем, определит дальнейшее поведение.
Ну, сказанного, очевидно, достаточно, чтобы понять, почему щенок (или подросший волк) остался с людьми.
А вот почему люди приняли в свою «стаю» чужака? Научно обосновать это мы не можем. Можем лишь рассуждать, в той или иной степени опираясь на косвенные доказательства и в большей степени — на логику.
Трудно сказать, как отнеслись взрослые к поступку ребят. Вряд ли были уж очень рады этому — разве могли они предположить, что этот бездумный, порожденный лишь порывом детской души, поступок явится величайшим событием в истории человечества, событием, с которым по значению может сравниться лишь создание первобытной металлургии! (А возможно, и более значимый.)
Кто знает, может быть, взрослые хотели убить волчонка и остановило их лишь сознание, что это они успеют сделать и потом: если охотников племени начнут преследовать неудачи, можно будет убить и съесть волчонка.
Кстати, существует даже гипотеза, что волки кое-где служили людям «живыми консервами», хотя, как пишет советский ученый Г. Е. Марков, это этнографическими данными не подтверждается.
Но к счастью для человечества, охотникам того племени везло. (Если действительно они оставили волчонка, чтобы съесть в случае голода.) И очень может быть, что дальше события развивались таким образом: выросший волчонок, превратившийся уже во взрослую волчицу, на какое-то время исчез, а затем волчица вновь появилась у костра, но уже не одна — она привела к человеческому костру свое потомство. Волчица уже доверяла людям — ведь люди не только ничего плохого ей не сделали, но, напротив, кормили ее и заменили ей стаю.
Наконец, существует еще одна гипотеза, объясняющая появление волков среди людей. (Впрочем, гипотез много, но мы остановимся еще на одной.) По этой гипотезе появление волков в стане людей объясняется «любительством». Некоторые ученые предполагают, что отдельных, пойманных на охоте животных, главным образом молодняк, люди приносили в пещеры и оставляли для забавы.
Молодые животные быстро привыкали к людям, участвовали в играх детей, возникала дружба между человеком и зверем, которая могла перерасти в серьезную привязанность.
Но так или иначе — волк поселился среди людей.
Появление первых волчат, очевидно, не изменило уклад жизни людей. Однако присутствие нескольких уже подросших, а тем более — взрослых волков должно было заставить людей принять серьезное решение. Естественно было бы прогнать волков или перебить их. Ведь волк — иждивенец, который требует много мяса. А мясо надо добывать на охоте. Охотиться же человеку тогда было очень нелегко. Тем не менее человек не перебил зверей и не прогнал их от себя. Трудно сказать, почему он этого не сделал. Может быть, наблюдая за поведением первого своего питомца, люди уже поняли выгоду от присутствия рядом чуткого зверя? А может, не поняли, но не прогнали зверей по какой-то иной причине? Во всяком случае, человек не мог еще осознать выгодность сотрудничества с волками; ведь, как писал К. Лоренц, «люди… еще не умели мыслить абстрактно и, жившие только настоящей минутой, не замечали помощи своей четвероногой свиты». Возможно, это правильно.
И уж наверняка наши далекие предки никак не могли прогнозировать пользу, которую даст в будущем приручение зверя.
А может быть, люди действительно привязались к волку, начали испытывать к нему какие-то теплые чувства?
Привязались… Испытывали какие-то теплые чувства… Симпатизировали… Это слова из нашего сегодняшнего лексикона, определяющие эмоциональные состояния современного человека. А был ли способен на подобное древний человек?

Почему это могло случиться!

(
лирическое отступление
)
Многие зарубежные ученые, да кое-кто и в нашей стране, считают, что первобытный человек не способен был на какие-либо чувства, что все его действия определялись исключительно соображениями выгоды, которую он получал от общения с собакой.
Прямых доказательств у этих ученых нет, есть логические рассуждения, возможно — косвенные подтверждения.
У нас тоже нет прямых доказательств обратного. Попробуем и мы найти косвенные подтверждения своей точки зрения на этот вопрос. И, воспользовавшись правом на лирическое отступление, обратимся к наскальной живописи.
Наскальная живопись — произведения первобытных художников, нарисованные, вырезанные, выбитые на скалах или на стенах пещер, сейчас играют большую роль в изучении древних людей, помогают изучать и животный мир прошлого. Но к собакам это не относится, ибо собаки, как это ни странно (ведь ближайший друг!), не встречаются в произведениях первобытных художников. Но мы сейчас — не о собаках, мы — о чувствах.
Когда были найдены первые картины древних художников, ученые отказались верить в подлинность этих картин — считалось, что первобытный человек был слишком примитивен и не мог рисовать. Тем более создавать картины, которые нередко поражали своей экспрессивностью, эмоциональностью…
Потом ученые не только признали эти рисунки, но и расшифровали их.
Обнаружив стрелы и копья на изображении, ученые решили, что первобытный художник воссоздавал сцены охоты. А изучив обычаи и обряды современных племен — австралийских и южноамериканских, стоящих на очень низком, близком к каменному веку, уровне развития, — ученые поняли, что рисунки эти имели большой смысл для художника: изображение убитого животного, по убеждению первобытных людей, обеспечивало удачную охоту.
Но чем больше находили картин первобытных художников, тем больше убеждались: эти художники уже обладали фантазией, умели по-своему видеть мир. Мало того, когда подсчитали количество картин с изображением поверженных животных (или тех, рядом с которыми изображено оружие), выяснилось, что они составляют всего 2 (два!) процента от общего числа изображений. Сейчас существует иная теория: первобытный человек изображал зверей не для того (или точнее, не только для того), чтобы предстоящая охота была удачной. А напротив, после удачной охоты он изображал зверей, считая, что это поможет им возродиться и охотничьи угодья, таким образом, не будут опустошаться.
Возможно, ученые найдут еще какие-то картины, и возникнут новые трактовки деятельности первобытных художников. Во всяком случае, уже известны картины, на которых первобытный художник изображал пейзаж.
Костяная фигурка животного с символическими отверстиями от стрел.
Известны и другие изображения — юмористического характера. (В коллекции советского ученого П. И. Мариковского имеется что-то около тысячи копий таких рисунков.) На них изображены различные, очевидно смешные, с точки зрения первобытного человека, животные. Например, восьмирогий олень или лошадь с верблюжьим горбом или с козлиной бородой. Наверное, смешной выглядела, с точки зрения нашего далекого предка, и двухголовая лошадь. Не будем судить о тонкости юмора первобытного человека. Отметим лишь, что он имелся. Значит, уж не так примитивен был наш далекий предок, он мог позволить себе не только «утилитарное творчество» — мог позволить себе и пошутить. А может быть, он позволял себе рисовать и «для души», чтоб, как мы сейчас говорим, выразить себя, свое настроение в рисунках? К тому же не следует забывать и еще одно: многие картины первобытных художников ярко раскрашены. Для того чтобы изобразить животное в практических целях, можно было бы ограничиться лишь его контурами, что в ряде случаев и делалось. Но в других случаях первобытный художник изготовлял яркие краски, перетирая для этого с жиром мелко истолченные перекись марганца и окись железа. Первобытный художник шел на этот нелегкий труд. Для чего? Только ли для того, чтоб животные были более похожи, или у художников имелось какое-то представление о красоте, какие-то свои эстетические критерии?
Или еще пример: сейчас точно установлено, что люди, жившие много тысяч и даже десятков тысяч лет назад, клали на могилы и в могилы умерших сородичей цветы, причем, как определила французский палеоботаник Арлетт Леруа-Гуран, это были в основном яркие цветы. Конечно, можно строить различные догадки, делать всякие предположения, увязывать этот обычай с ритуалами, верованиями. «А может быть, ими двигали те же чувства, которые побуждают современных людей убирать цветами могилы и могильные памятники?» — пишет американский антрополог и литератор Джордж Констэбл. И почему бы нам тоже не подумать об этом? Не слишком ли мы, отрицая всякие эстетические (пусть зачаточные, элементарные) критерии, обедняем мир первобытного человека?
Медведь с длинным хвостом и волк без хвоста, но с медвежьими лапами. Таких животных первобытный человек видеть не мог. Так, может быть, этот наскальный рисунок свидетельству о фантазии древнего художника или о его чувстве юмора?
А теперь перейдем от цветов и изображений животных к самим животным. Если о многом, пришедшем из далекого прошлого, рассказывают ученым обычаи современных аборигенов Австралии и Южной Америки, находящихся на очень низком уровне развития, то не подскажут ли они и как относились к животным наши далекие предки?
Путешественники свидетельствуют, что селения коренных австралийцев и южноамериканцев наполнены прирученными животными, которых здесь любят Vi взрослые и дети. И почетное место среди них часто занимают собаки.
Впрочем, и это может не убедить тех, кто упорно отказывает нашим далеким предкам в способности испытывать нечто похожее на любовь или привязанность вообще, и к животным в частности. (Речь, естественно, идет не о стадной или стайной и не о материнской привязанности, свойственной многим высшим животным, по-разному проявляющими ее.)
Есть ученые, которые утверждают, что не только в очень давние времена, но и позже человек не испытывал к собаке тяготения, а ценил ее лишь за практическую пользу.
Не будем спорить — человек далекого прошлого был, возможно, не так эмоционален, как современные люди, вероятно, он был груб в своих чувствах и их проявлениях, безусловно, был существом практичным. Эта практичность сказывалась на его отношениях к собакам и в очень далеком прошлом, и много позже. Возможно, именно поэтому люди стали выводить новые породы, создавать собак — «узких специалистов». Но разве под силу, не имея даже очень приблизительного представления о зоотехнике и селекции, выводить новые породы без огромной любви к животным? Сколько терпения надо для этого, сколько выдержки, воли и главное — горячего желания! Ведь несколько тысячелетий назад, выводя новую породу, человек далеко не всегда мог рассчитывать увидеть конечные результату своего труда. Это сейчас новую породу собак можно вывести в течение 20–50 лет. А в далекие времена на это требовалось гораздо больше времени — возможно, сотни лет. И тем не менее мы знаем, что еще за несколько тысячелетий до нашей эры уже существовали различные, и причем сильно отличающиеся друг от друга, породы собак.

«Умом собаки держится мир»

Считается, что первую научную классификацию пород собак сделал знаменитый французский натуралист Бюффон, живший в XVIII веке. К тому времени было уже известно около сотни пород, и классификатор, очевидно, столкнулся с немалыми сложностями. Трудно сказать, что руководило Бюффоном, когда он решил классифицировать собак, но пошел он по довольно странному, как нам может сейчас показаться, пути — он основывался на форме ушей. К одной группе он отнес собак со стоячими ушами, к другой — с полустоячими, далее — с висячими, в особую группу он объединил собак с «дряблыми» ушами и так далее. А ведь за семь с лишним тысячелетий до Бюффона люди уже не только хорошо различали породы собак, но и как-то классифицировали их. Конечно, не было ни научной, ни какой-либо другой строгой классификации, да и пород-то существовало немного. Даже в Древнем Египте, где собаки в жизни людей занимали значительное место и где собаководству придавали, видимо, большое значение, насчитывалось полтора (насколько нам сейчас известно) десятка пород, и разница между ними была хорошо видна. При желании и необходимости их легко можно было классифицировать отнюдь не по форме ушей, а по более существенным признакам или по той роли, которую отводили собакам люди.
Жорж Луи Леклерк де Вюффон (1707–1788).
О жизни Древнего Египта мы знаем по различным источникам, в частности по изображениям, которые делали египтяне на гробницах и других памятниках. Именно эти изображения дают нам достаточно полное и достаточно точное представление о быте и нравах, общественной жизни и занятиях древних жителей долины Нила. И именно благодаря этим изображениям мы сейчас знаем, какие собаки имелись в Египте и какую роль они играли там. Мало того, благодаря изображениям ученые определили, что в Древнем Египте было по крайней мере 13–15 пород собак, причем повторение очень схожих собак на разных памятниках подтверждает, что это действительно были породы, а не случайные особи.
Первое место на изображениях занимают охотничьи собаки: сцены охоты древних египтян повторяются довольно часто. Изображения дают также возможность узнать не только о самих собаках, но и о том, какие были наиболее любимыми: их с особой тщательностью изображали художники. Это египетские борзые — длинноногие, поджарые, с острыми, стоячими ушами. Борзых использовали в охоте на газелей. Собаки, как правило, были в ошейниках, часто украшенных драгоценными камнями.
Были и массивные гончеобразные собаки — по величине, если верить художнику, они не уступали львам и использовались для охоты на львов: на одном изображении запечатлена именно такая сцена.
Были в Египте и таксы. Правда, мы не знаем, вывели ли их египтяне, или такса пришла уже к ним такой, какая она есть, не знаем и для чего использовалась эта собака — для охоты или как декоративная.
Изображение собаки на древнеегипетской фреске.
Имеются на изображениях собаки, похожие на современных пойнтеров. Они явно использовались на охоте.
Были в Древнем Египте и пастушьи собаки, охранявшие и перегонявшие скот, — их изображения мы тоже видим на различных памятниках. Были и рабочие собаки — тоже крупные и сильные, приводившие в движение колеса сооружений, перекачивающих воду.
Мы сейчас знаем, что в Египте имелись и маленькие собачки. Возможно, и они выполняли какие-то служебные роли. Например, в одной из сцен охоты с борзыми присутствует маленькая собачка без поводка — похоже, что она помогает чем-то двум борзым и прирученному льву в охоте на быка.
Но если роль этой собачки не очень ясна, так же как не очень понятно, играла ли она вообще тут какую-нибудь роль, то о других маленьких собачках, живших в Египте, нам известно доподлинно: практического значения они не имели и служили для забавы. (Известно даже имя одного из тех, кто разводил маленьких собак — царский писец Ногар-Гу. У него имелось 200 таких песиков.) Этих собачек очень любили в Древнем Египте — по умершей собачке носили траур, ее бальзамировали и торжественно хоронили.
Впрочем, тут дело, видимо, не только, а может быть, даже не столько в том, что собачек любили.
Не было, пожалуй, в истории человечества народа, имевшего такое количество богов, как египтяне, не было страны, где бы боги играли столь большую роль в сознании людей. Боги главные и второстепенные, боги общегосударственные, или общенародные, и боги локальные, почитаемые в отдельных административных территориальных единицах (номах). Боги управляли всем — солнцем и водой, жизнью и смертью, войнами и урожаем. В определенный период египетской культуры боги имели облик животных или по крайней мере принимали их облик. Позже боги стали приобретать черты человека. Однако и тогда они сохраняли определенные черты животных. Наконец, некоторые животные хоть и не были богами, но считались священными. Все сказанное относится и к собаке.
Современные ученые считают, что культ животных в Египте развился на тотемической основе.
Тотемизм — вера в то, что группа людей (род) произошла от определенных видов животных, реже растений. Тотемных животных, то есть животных-предков, в Египте было множество. Была в их числе и собака. (Любопытно, что ее изображение, как и изображение некоторых других тотемных животных, помещалось на знаменах.) Собака поначалу была локальным божеством. После объединения Египта многие локальные божества утратили свое значение, другие (если ном был могуч, подчинял себе другие номы) превратились в общенациональные. Претерпело изменение и божество-собака: из локального она превратилась в общеегипетское божество Анубиса — бога умерших. Сначала бога умерших олицетворяла просто собака, а затем, когда боги стали приобретать человеческий облик, Анубис стал изображаться человеком с собачьей или шакальей головой.
Душа умершего перед богом Анубисом. Бронза. Древний Египет.
А собака была посвящена этому богу. В частности, ему была посвящена и маленькая собачка, которую после смерти бальзамировали.
Существует мнение, что священными животными в Египте были те, которые приносили человеку какую-то пользу (или, по крайней мере, те, которые, по мнению людей, полезны). Если это так, то ни одно животное не имело большего права на признательность со стороны человека, как собака. И нет ничего удивительного, что она была сначала одним из важнейших богов Древнего Египта, потом была посвящена ему и часто изображалась рядом с Анубисом. Однако собака почиталась и сама по себе. И для почитания ее у древних египтян были веские причины.
Египтяне обратили внимание, что накануне ежегодного разлива Нила на горизонте обычно появлялась яркая звезда. Разливы Нила имели огромное значение для египтян: после спада воды на берегу оставался плодородный слой ила, дававший возможность возделывать поля и получать хороший урожай. Поэтому к разливу реки заранее готовились, ждали его. Своим появлением звезда как бы предупреждала людей о предстоящем разливе. Естественно, египтяне считали появление яркой звезды божественным предзнаменованием. В сознании людей образовалась связь между священной звездой, предупреждающей о разливе, и собакой, которая своим лаем предупреждает о чьем-нибудь появлении. Поэтому собака стала священным символом бдительности. Ее изображение появилось над входами в храмы как эмблема бдительности.
В Америке, как считают ученые, собаки не одомашнивались — они попали туда уже прирученными или полуприрученными — пришли через перешеек, на месте которого затем образовался пролив, именуемый теперь Беринговым, вслед за людьми, тоже попавшими в Америку из Азии. Однако довольно быстро собака заняла важное место и в практической жизни людей, и в их сознании: стала тотемным и священным животным. Среди членов одного индейского племени Северной Америки до сих пор из уст в уста передается предание о собаке-тотеме, которая погибла, защищая людей этого племени — была растерзана великаном.
У другого индейского племени — черноногих — собаки тоже были священными: их приносили в жертву умершему и хоронили вместе с ним.
Люди верили в загробную жизнь и считали, очевидно, что и там человеку без собаки не обойтись. Или, может быть, считали, что в этот длинный и скорбный путь собака проводит человека, укажет ему дорогу, возможно, поможет в пути, а если надо — защитит. А для этого отлетевшая после смерти и вернувшаяся вновь в тело умершего душа должна найти это тело в целости и сохранности. Поэтому и мумифицировали трупы людей и животных тщательно. По этим же причинам мумифицировали трупы маленьких собачек в Древнем Египте (о мумиях больших собак, хоть они, как мы знаем, тоже почитались, сведений пока нет), по этим же причинам мумифицировались трупы собак и на территории Северной Америки. Сравнительно недавно на юго-западе Соединенных Штатов были найдены захоронения, сделанные людьми доколумбовой эпохи. В одной из могил были похоронены две собаки (одна, кстати, очень похожая на современного спаниеля), а рядом с мумиями заботливо положенные две оленьи косточки, окрашенные в красный цвет, — еда на время путешествия в неизвестность. В другой могиле была найдена мумия собаки, очень похожей на колли. Мумия так хорошо сохранилась, что ее демонстрировали на собачьей выставке, где она была удостоена приза так называемой «Голубой ленты». (Все это свидетельствует и о том, что в Новом Свете — так называли тогда Америку, — еще до прихода европейцев, существовало немало различных хорошо выраженных пород собак.)
Керамический сосуд в виде собаки. Древнеперуанское искусство.
Любопытные захоронения собак обнаружили на территории нашей страны экспедиции, руководимые профессором Н. Н. Диковым и академиком А. П. Окладниковым.
Экспедиция Дикова, работавшая на Камчатке, обнаружила могилу собаки, которая была захоронена примерно 10 тысяч лет назад с большими почестями, как очень знатная особа. Рядом с ней обнаружили следы красной охры — символа крови и возрождения. Есть все основания считать, что собака в тех местах была тотемным животным местных жителей.
Иного характера находка экспедиции Окладникова. Работала экспедиция на острове в озере Байкал и обнаружила некрополь, где три с половиной-четыре тысячи лет назад был похоронен предводитель одного из сибирских племен. Рядом с ним археологи обнаружили двух собак, которые, видимо, должны были охранять своего хозяина и указать душе умершего дорогу в страну предков.
Мумии небольших собачек были найдены и в Мексике. Их изображения часто встречаются на мексиканских пирамидах. Этих собачек называли мексиканскими терьерами, орнаментальными собачками и так далее.
Сравнительно недавно они получили «официальное» имя — чихуахуа по названию одного из мексиканских штатов.
Чихуахуа была когда-то широко распространена в Центральной и Южной Америке и у ацтеков — древних жителей Мексики — считалась священной. О ней, как об одном из чудес Нового Света, рассказывал Христофор Колумб.
В отличие от других собак, служивших людям далекого прошлого, о которых мы знаем лишь по изображениям, некоторым описаниям и костным остаткам, о чихуахуа мы можем судить по «подлиннику» и даже представить себе, почему ацтеки считали ее священной.
Чихуахуа не изменила своего облика до наших дней. В XVIII веке она попала в Европу, но не прижилась, как не прижилась и в Северной Америке. Лишь в конце прошлого века получила она «постоянную прописку» в Северной Америке.
В Европе она вторично появилась лет 40–45 назад и быстро завоевала симпатии европейцев. Еще бы! Крошечное, менее десяти сантиметров в длину, существо имеет отважное сердце и, несмотря на свою величину, не задумываясь бросается на защиту хозяина, точно выполняет все его команды. И можно предположить, что именно это сочетание — крошечные размеры и огромная отвага, сообразительность и исполнительность — побудило ацтеков преклоняться перед ней, считать ее священной.
Большими почестями и уважением пользовалась собака у народов Востока. Возможно, и здесь, как и в других странах, религиозные воззрения тесно переплетаются с реальными представлениями о большой пользе, которую приносят животные. Во всяком случае, в зороастризме — в религии, предшествовавшей в некоторых странах исламу (кстати, зороастризм долгое время господствовал в Древнем Египте), собаке принадлежала исключительная роль. В той части Авесты, священного писания, где говорится об обрядовой, религиозной и юридической стороне и которая называется Вендидат или Вэндидат, что значит «против дэвов данная» (дэвы — злые духи), две главы целиком посвящены собаке. Там, в главе XIII, имеются такие слова — «разумом собаки держится мир».
Конечно, в священной книге говорится о священных собаках, но фактически речь идет о собаках вообще. (Где они, священные, кто их видел, чем они отличаются от остальных?) Поэтому слова священной книги о том, что собака наиболее чистое животное, распространялись на всех собак. И все они, как утверждала Авеста, обладали таинственной силой в борьбе против мрачного божества Анхра-Майнью и его духов. Поэтому убивать собак категорически запрещалось, их хоронили с почестями в специальных могилах — оссуариях — глиняных ящиках, где хранили кости умерших людей.
Однако мнимая святость собаки, ее борьба со злыми духами отступала перед ее реальной пользой как пастуха и сторожа. И не случайно, когда в ряде стран зороастризм уступил место исламу, объявившему собак «нечистыми» животными, когда люди стали жить по корану (а он предписывал изгонять собак из человеческих жилищ и держать их подальше от себя), когда в городах начались гонения на собак, бедуины-кочевники не захотели расстаться со своими друзьями. А чтоб как-то выйти из положения — не потерять четвероногого друга (это была салука, арабская борзая, воспетая всеми арабскими поэтами доисламского периода, назвавшими ее самым прекрасным существом на Земле, приписывавшими ей все самые благородные качества на свете) и в то же время не прогневить аллаха, бедуины просто-напросто решили не считать салуку собакой!
Как видим, собака занимала огромное место и в жизни и в сознании большинства народов мира уже в очень отдаленные времена. Почитанием, любовью и заботой были окружены собаки и в античном мире. Правда, в религиозных верованиях древних египтян и греков была значительная разница. Еще Плутарх — греческий писатель и философ, живший в I веке н. э., — отмечал, что «египтяне почитают настоящих животных, греки, наоборот, говорят более определенным образом, что голуби посвящены Афродите, ворон — Аполлону, собака — Артемиде и т. п.». Кроме Артемиды собака была посвящена также богу Гермесу — покровителю торговли и государственных дел, Гекате — богине мрака и волшебства и Помоне — богине садовых плодов.
Александр Македонский (356–323 гг. до н. э.).
Не будем сейчас обсуждать, почему именно этим богам решили древние греки посвятить собак, отметим лишь сам факт: собаки состояли при нескольких, причем достаточно важных, богах. И естественно, почитались. Но вряд ли причастность собак к божествам побуждала античных писателей и поэтов так много и так восторженно говорить об этих животных. Конечно же, вдохновляла их любовь к собакам. Об этом прямо говорит Аристофан в одной из своих комедий; о собаке Аргосе, принадлежащей царю Одиссею, сообщается в 17-й песне поэмы Гомера; о них пишут крупнейшие писатели, ученые и поэты Древней Греции и Рима Варрон и Вергилий, Ариан и Лукреций, Геродот и Плутарх, Плиний и Страбон. Известный древнегреческий писатель Ксенофонт сочинил специальный трактат об охоте с собаками, древнеримский поэт Гораций Фалиск пишет стихотворный трактат об уходе за собаками. Видимо, в Риме уже тогда собаками занимались всерьез. И не только в Риме, но и в Греции — во всяком случае Аристотель оставил нам довольно подробное описание восьми породных групп собак. Одну из таких собак, описанных Аристотелем (она похожа на современного шпица), греки изобразили на монетах.
В Римской империи собаки ставились тоже очень высоко и их изображения были выбиты на монетах сицилийских городов. Особенно ценили римляне так называемых молосских (догообразных) собак, попавших сначала из Азии в Грецию, а затем в Рим. Существует несколько версий относительно того, как попали эти собаки в Европу. Одна из наиболее достоверных: привез их Александр Македонский, вернувшись из похода в Азию. (Греческий историк Флавий Арриан, живший во втором веке, в своем труде «Поход Александра» писал, что индийский царь Сапиф среди множества богатых даров, преподнесенных Македонскому, подарил ему и полторы сотни собак, удивительных по своей величине и силе. «Говорили, — писал Арриан, — что это помесь кобелей с тигрицами».)
В Древней Греции и Риме продолжают совершенствовать и выводить новые породы собак, в том числе и комнатных. Но особый упор делается все-таки на служебных. Люди начинают шире использовать собак: они уже несут не только сторожевую службу, охраняя дома граждан, но и караульную, выполняя роль часовых в гарнизонах. Появляются и собаки-ищейки. Любопытны в этой связи клички собак, которые приводит Флавий Арриан: Филакс (Сторож), Медакс (Стереги), Тайхон (Хватай), Хорме (Нападающий).
Видимо, тогда общественных собак — очевидно, военных и караульных — было уже так много, что в Греции, Риме и некоторых других странах Западной Европы вводятся специальные законы, обязывающие земледельцев вносить определенную плату или отдавать какую-то часть урожая на содержание собак.
Были, конечно, собаки, принадлежавшие отдельным гражданам. Любопытно, что при раскопках Помпеев — города, погибшего в 79 году во время извержения Везувия, была найдена табличка с надписью, соответствующей теперешней: «Осторожно, злая собака!»
Собаки участвовали в сражениях рядом с воинами, а зачастую и впереди них. Они были в боевых доспехах и специальных, защищающих в бою шею и горло ошейниках с длинными шипами. Такие собаки сражались в войсках римлян и ассирийцев, а у Александра Македонского и Ганнибала имелись особые отряды или воинские подразделения собак.
В Индии собаки шли в бой с горящими факелами, укрепленными на их спинах.
Собаки участвовали в войнах и гораздо позже. Например, в XII–XIII веках английские короли широко использовали собак в борьбе с шотландцами; граф Эссекс, отправляясь на борьбу с ирландцами, взял с собой собачье «войско» из 800 собак, а три столетия спустя Генрих VIII, заключив союз с германским императором Карлом V, послал ему 400 собак для борьбы с французами.
Участвовали собаки и в различных завоевательных походах, в частности, помогали испанцам покорять коренных жителей Америки. А затем помогали плантаторам отыскивать беглых рабов-негров. Безусловно, это черные страницы в истории отношений людей и собак. Но разве были виноваты в этом собаки? Они лишь выполняли то, чему их научили. Но «как бы человек ни старался выучить собак истреблять людей, он никогда не достигнет того, что это животное сделается таким же испорченным существом, как он сам», — писал в середине прошлого века французский натуралист А. Манжен. Конечно, это звучит наивно, но по существу — правильно: собака благородна по сути своей. А все остальное — отклонение от сути!
И поэтому, наверное, не за воинские подвиги ценили люди собак. Во всяком случае, за воинские подвиги ценили меньше всего. Характерно, что древние германцы, тоже широко использовавшие боевых псов, не считали нужным назвать штраф за похищение такой собаки, хотя даже за похищенную дворовую собаку назначался штраф в одну золотую монету (за пастушью — три, за гончую — шесть, а за ищейку взимался штраф в двенадцать золотых!).
На Руси военных собак не существовало. Собака Петра I, постоянно находившаяся при нем во время сражений и служившая часто связной, — не в счет. Однако и на Руси за кражу собаки налагался штраф, причем очень большой — 3 гривны. (Лишь за вола, самого нужного в крестьянском хозяйстве животного, налагался такой же штраф.) Этот закон действовал, насколько нам сейчас известно, с XI века, когда Ярославом Мудрым был издан первый на Руси свод законов «Русская правда». Действовал он и много позже — этот же штраф указан и в «Правосудии Митрополичьем», относящемся к XIII веку, по предположению одних ученых, а по предположению других к XVI веку. Чтоб была понятнее цена собаки, укажем: гривна представляла собой слиток серебра весом в 205 граммов. Она делилась на ногаты — 1/20, либо на куны — 1/50 часть гривны. По ценам тех времен корова стоила 40 кун (меньше гривны), резвый жеребец — одну гривну, а собака — три, то есть столько же, сколько три скакуна, больше, чем три коровы, или столько же, сколько 30 овец! (Овца стоила 5 кун.)
Можно продолжать рассказ о том, как люди ценили собак и как их использовали, как собака все больше и больше становилась нужна человеку, как расширялось ее «поле деятельности», как совершенствовались породы и выводились новые, все более специализированные. И рассказ этот будет бесконечен, потому что значение собак в жизни людей тоже бесконечно. И все-таки главное — то, что собаки, по выражению известного русского физиолога М. Богданова, «вывели человека в люди». Эту шутливую фразу, в которой заложена огромная истина, в несколько измененной форме любил повторять И. П. Павлов.
Давайте вспомним.
Поначалу собака охраняла человека от диких животных — точнее, предупреждала его об опасности. И это не вызывает сомнения. То, что она стала помогать ему на охоте, — тоже не вызывает сомнения. Благодаря собакам охота стала удачнее, добычливее, что благотворно сказалось на развитии рода человеческого.
Однако охота не спасла бы человечество от катастрофы — экологического кризиса, как бы мы сказали сейчас: род человеческий увеличивался, а охотничьих зверей становилось все меньше и меньше. Над человечеством навис призрак голода. К счастью, в это время уже начало развиваться земледелие. Но и земледелие через какое-то время не спасло бы человечество, если бы не скотоводство. Оно появилось почти одновременно с земледелием — где-то чуть раньше, где-то чуть позже, но как раз вовремя, чтобы спасти человечество от нового экологического кризиса.
Мы сейчас не будем говорить о том, как шло одомашнивание животных — о некоторых поговорим ниже. Здесь же скажем лишь, что не всегда человек на охоте убивал зверей — иногда ловил их. И стремился пойманную добычу сохранить про запас. Но ведь ни поймать зверя, ни сохранить его без собак человек не мог бы. Так собака, приобретя новую специальность «пастуха», в какой-то степени стала «основоположником» скотоводства.
Проходили века, тысячелетия. Человечество взрослело, умнело, развивалось. А рядом с человеком постоянно шел его самый первый, самый верный спутник и самый близкий сосед по планете — собака, которая, как однажды сказал замечательный украинский писатель М. М. Коцюбинский, «за долгий срок жизни около человека… приобрела нечто от человеческой души».